Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

– А еще что?

– Он моментально пришел к выводу, что украли только письмо. Он явно знал, что больше ничего не пропало, поскольку сам вернулся в дом и забрал его. – Риклер загасил сигарету в пепельнице. – Мы считаем, письмо было только предлогом. Вероятно, у Дюссандера случился сердечный приступ, когда он пытался закопать тело… самое последнее. На его обуви и манжетах были следы земли, причем свежей – словом, основания так думать у нас имеются. Чтобы выбраться из своего дома, парень на ходу выдумывает для родителей историю про письмо… Не бог весть, конечно, какую, но вполне сносную… учитывая все обстоятельства. Он приезжает в дом к Дюссандеру и подчищает там за ним. А затем наступает цейтнот. Вот-вот приедет «скорая» и появится отец, а ему необходимо письмо, чтобы все выглядело правдоподобно. Он бежит наверх, вскрывает шкатулку и…

– Это можно доказать? – поинтересовался Вайскопф, закуривая сигарету «Плейер» без фильтра, которая Риклеру показалась на редкость вонючей. «Неудивительно, что Британская империя распалась, – подумал он, – раз там курили такую гадость».

– Доказательства есть, но толку от них… – ответил он. – На шкатулке имеются отпечатки его пальцев, которые совпадают с теми, что хранятся в деле этого парнишки в школе. Причем его отпечатки в этом чертовом доме повсюду!

– И все же, если ему это предъявить, он запросто может расколоться, – предположил Вайскопф.

– Послушай, ты не знаешь этого парня. Я неслучайно сказал, что его выдержке можно только позавидовать. Он сразу от всего откажется, сославшись на то, что Дюссандер сам попросил его принести шкатулку, желая что-то оттуда достать.

– Но его отпечатки есть на лопате…

– Он объяснит, что сажал куст роз на заднем дворе. – Риклер достал собственную пачку сигарет, но она оказалась пустой. Вайскопф предложил ему свои, и Риклер, затянувшись, закашлялся. – На вкус такие же противные, как и на запах, – давясь дымом, с трудом выговорил он.

– Совсем как гамбургеры, которыми мы вчера угощались на обед, – отозвался Вайскопф, улыбаясь. – В «Макдоналдсе».

– Биг-мак, – согласился Риклер и засмеялся. – Взаимопроникновение культур не всегда проходит мирно. – Он снова стал серьезным. – Понимаешь, на вид он такой благополучный!

– Понимаю.

– Не какой-то там отморозок с волосами до пояса и цепями на сапогах.

– Само собой. – Вайскопф посмотрел на окружавшие их машины и порадовался, что за рулем сидит не он. – Обычный молодой человек. Белый, из хорошей семьи. И мне трудно представить, что…

– А мне казалось, у вас в Израиле к восемнадцати годам с оружием умеют обращаться все без исключения.

– Это так, но когда все это началось, мальчику было лишь четырнадцать. Что общего могло быть у подростка с таким человеком, как Дюссандер? У меня в голове это никак не укладывается!

– А меня бы вполне удовлетворило понимание дня сегодняшнего, – сказал Риклер и выбросил сигарету в окно, чувствуя, что от нее начинает болеть голова.

– Если все было так, как ты говоришь, то здесь не обошлось без случайности. Стечение обстоятельств. Есть термин, лейтенант, который мне очень нравится, – «интуитивная прозорливость». Думаю, она бывает и «белой», и «черной».

– Не понимаю, о чем ты, – мрачно заметил Риклер. – Я знаю только одно: этот парень вызывает у меня какой-то суеверный ужас.

– Все очень просто! Любой другой мальчишка был бы просто счастлив явиться к родителям или в полицию и заявить: «Я нашел преступника, которого давно ищут. Он живет по такому-то адресу. Да, я уверен!» А дальше подключились бы власти. Или я не прав?

– Думаю, прав. Парень стал бы настоящим героем дня, а подростки только об этом и мечтают. Фотография в газете, интервью в вечерних теленовостях, почетное чествование на общем собрании в школе. Черт, о нем даже могут снять сюжет для выпуска «Есть такие люди»![26] – засмеялся Риклер.

– А что это?

– Не важно, – ответил детектив, повышая голос, чтобы перекричать рев проносившейся мимо огромной десятиколесной фуры. Вайскопф в тревоге перевел взгляд с полицейского на огромный грузовик. – А насчет мальчишек ты прав. Во всяком случае насчет подавляющего их большинства.

– Но наш парень другой, – заметил Вайскопф. – Может, чисто случайно он узнал в Денкере Дюссандера. Но вместо того чтобы сообщить родителям или полиции… отправился к самому Дюссандеру. Зачем? Ты говоришь, тебе это не важно, но я не верю. Тебе, как и мне, это тоже не дает покоя.

– Не ради вымогательства – это точно, – подхватил мысль Риклер. – У парня было все, о чем только мечтают мальчишки. Включая дюноход для езды по песчаному побережью, не говоря уж о мощной винтовке. И даже если бы он захотел выжать из Дюссандера деньги, у него бы ничего не вышло. Если не считать скромного пакета акций, тот был гол как сокол.

– А ты уверен, что парень не знает об обнаружении трупов?

– Уверен. Может, я вернусь к этой теме после обеда и ошарашу его. Похоже, сейчас это наш единственный козырь. – Риклер с досадой стукнул по рулю. – Случись это хоть на день раньше, я бы попытался получить ордер на обыск.

– Думаешь об одежде, в которой он был в тот вечер?

– Да. Если нам удастся найти на ней следы земли из подвала Дюссандера, я почти уверен: парня удастся расколоть. Но за это время его вещи наверняка стирали несколько раз.

– А как насчет других убитых бродяг? Тех, чьи тела полиция находила в разных концах города?

– Ими занимается Дэн Боузман. Вряд ли они имеют отношение к нашему делу. Дюссандер не был так силен… к тому же у него был свой алгоритм действий. Пообещать ужин и дать выпивку, привезти домой на рейсовом автобусе – чертов автобус! – и зарезать прямо на кухне.

– Я имел в виду не Дюссандера, – тихо уточнил Вайскопф.

– Что ты хочешь этим ска… – начал было Риклер, но осекся и замолчал, так и не закончив фразы. Воцарилась тишина, которую нарушал только шум ехавших автомобилей. Наконец Риклер пришел в себя: – Ну ты даешь! Дай подумать…

– Как представителя правительства Израиля меня интересует Боуден только в плане того, что ему может быть известно о связях Дюссандера с бывшими нацистами. Но как человек я хочу понять мотивы этого парня. Я хочу знать, от чего он тащится и почему. И мне на ум приходит только один возможный ответ.

– Но…

– Я задаю себе вопрос: а что, если в основу их связи легли те самые зверства, к которым причастен Дюссандер? Конечно, сама мысль об этом кажется чудовищной. Достаточно представить, что творилось тогда в концлагерях, чтобы ужаснуться и почувствовать тошноту. И здесь нет ничего личного – моим единственным близким родственником, попавшим в концлагерь, был дед, погибший, когда мне было три года. Но в глубинах сознания каждого из нас, возможно, таится нечто темное, некий нездоровый жадный интерес к тому, что творили нацисты. Я не исключаю, что наш собственный страх и ужас вызва-

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});